Практически их окончательная договоренность выглядела так. Полгарема пользуют меня по составленной очереди, потом две ночи я провожу с Ингеборге и Розой. Потом радуются остатние полгарема – и опять Роза и Ингеборге. Очередность была выявлена примитивным жребием, для пущей справедливости. Мое мнение никого не интересовало. Как и мое право на отдых. Оба-на! Картина Айвазовского «Расстрел броненосца одиннадцатью канонерками».
Думай, башка, думай, а то панаму амазонки напялят и поздняк метаться будет. Причем не все такие неискушенные и искренние, как Наташка. Наверняка есть и мастерицы изощренных подлянок. Только пока невыявленные.
Так вот, от шума, точнее от стука в коридоре я проснулся и эту мысль в голове держал. Когда же этот слабый шум превратился в звуки возни и топтаний, не выдержал, встал и, как был в костюме Адама, выглянул в коридор. Любопытство одолело: что же такого девчата еще задумали. На этом же этаже только мы квартируем.
Выглянул в коридор, а там творилось сущее безобразие. Двое неизвестных мужиков тягали Сажи к лестнице, зажав лапой ей рот. Сажи усиленно сопротивлялась, пытаясь одновременно что-то мычать и кусать пальцы, сдавливающие ее красивые губы.
Это мне очень не понравилось. Настолько не понравилось, что я, вопреки своему обыкновению, даже не стал никого окликать, предупреждать и ругаться. Просто взял короткую лыжную палку, стоящую в номере у двери (чего только не нашлось у запасливого школьного водителя, когда мы разгружали автобус перед ремонтом), открыл дверь, сделал два шага и воткнул эту палку острием в бок одного из напавших на красавицу-чеченку. Тот кротко хрюкнул и упал. Палка осталась в нем торчать, вырвавшись из руки.
Второго нападавшего попытался отоварить подъемом стопы по «фаберже», но в этом не преуспел, попав ему только по внутренней стороне бедра, и, пожалев свои босые ноги, стал отрывать его от Сажи руками, крича в открытую дверь своего номера:
– Наташа! Тревога! Звони Борису! Мобильник на столе!
Мужичок попался в мои руки жилистый и не слабый, но, к его несчастью, малого веса, потому оторвать от девчонки его удалось быстро, хоть этот гад и влепил мне не глядя каблуком по голой плюсне.
Больно!!!
Освобожденная женщина Востока, заревев гудком морского парохода, выдернула лыжную палку из первого налетчика, который так и остался валяться на полу, стала ею бить второго налетчика, которого держал я, попадая при этом по мне каждый третий раз. Не-е… Ну мать вашу так, козу горную! Я так не договаривался. Больно же!
Потом оказалось, что Сажи мне, наверное, жизнь спасла. Потому что била того кренделя по рукам, которыми он пытался достать пистолет. Смог бы достать – пристрелил бы меня на хрен в упор. И все…
Но это выяснилось потом, а пока: два удара ему, один – мне. Бамбуковой палкой!
На Сажкин рев, как чертик из табакерки, явился большой и страшный Доннерман, с топотом, грохотом и нервическим русским ором:
– Все на пол, мля! Работает ОМОН!
«Цирк с конями! – подумал я, удерживая выворачивающегося бандита и заламывая ему руки за голову. – Что-то больно быстро Боря по звонку прибежал, Наташка, наверное, только-только отзвониться успела, если вообще проснулась».
Сержант с ходу пробил хорошее пенальти находнику по копчику, отчего тот в моих руках сразу обмяк.
Потом, мимоходом содрав с Сажи пояс, Доннерман стал им вязать бандиту руки.
Внимательно посмотрев на Бориса, я начал сползать по стенке, карябая себе спину и нервически хихикая. Он был обут в тщательно зашнурованные форменные берцы, одет в красные трусы-боксеры и ремень с кобурой и мобильником, накинутым на плечо на манер берендейки. Форма «ноль» – трусы в скатку!
Картина маслом.
Глухая ночь.
Экономный ночной светильник.
Узкий гостиничный коридор.
В нем я – абсолютно голый.
Сажи в халатике, распахнутом торчащими сосками, открывая нашему взору православный крестик между холмами грудей, плоский живот и красивое место схождения ног, покрытое вычурно подстриженным курчавым каштановым волосом.
Доннерман в омоновском неглиже.
И пара поверженных дуболомов под нашими ногами.
Посмотрели мы друг на друга и заржали, как кони.
Точно – цирк!
Потом сержант профессионально обшмонал находников, отложив к стене два пистолета «Глок-17», два запасных магазина к ним, маленький пистолетик из кобуры, найденной на щиколотке бандита, пронзенного бамбуком. В ту же кучу полетели складная наваха, два бумажника, никелированные наручники, нехилый латунный кастет, связка ключей и охотничий манок на них в качестве брелока.
Связанному локтями за спиной полуживому бандиту его же наручниками зафиксировали ноги. По ходу этого действия Сажи подсуетилась и с мстительным удовольствием голой пяткой расквасила бандюгану нос, отправив того снова в нокаут.
Под другим кренделем, которого я пырнул лыжной палкой, растеклась приличная лужа черной крови.
Боря приложил два пальца к его сонной артерии.
Я вопросительно посмотрел на Доннермана.
Сержант отрицательно покачал головой.
– Труп, – сказал он, – ты ему печень пробил.
Доннерман выпрямился, отцепил мобильник и, негромко бубня, стал по нему вызывать патруль.
В это время на лестнице послышался осторожный скрип обуви на деревянных ступеньках.
Доннерман кивнул мне на кучу пистолетов и показал рукой хватательное движение, не переставая вполголоса общаться с дежурным.
Я быстро подхватил в правую руку «Глок», а в левую – запасной магазин и переместился к выходу на лестницу, где неожиданно лицом к лицу столкнулся с еще одним поздним посетителем, который держал наготове большой черный пистолет. Нацеленный в мой живот!